Знаете, за что я люблю Владимира Владимировича Набокова? Он послужил образцом для одного из самых моих любимых эпизодов кино. В «На последнем дыхании» Жан-Люка Годра есть такая... прессконференция, которую проводит «знаменитый писатель Парвулеску». В роли Парвулеску блеснул великий Жан-Пьер Мельвиль, а изображает он – по его собственному признанию – Владимира Набокова, которого видел однажды именно в такой ситуации.
Что там замечательно? А то, что Мельвиль показывает не просто интеллектуала, но интеллектуала, изображающего интеллектуала – даёт публике ожидаемое шоу, притворяясь именно тем, кем публика хочет его видеть. При этом Парвулеску иронизирует и над простодушными зрителями и над самим собой, оставаясь тем, кто он есть – интеллектуалом.
Эта система сложных отражений, в общем, соответствует моему представлению о Владимире Набокове. Набоков – трагикомическая фигура. В самом деле, давайте наскоро проследим его карьеру. Он, убеждённый англофил и германофоб, сноб с аристократическими замашками, бежит от революции в Берлин. По набоковскому самоощущению, это драма, со стороны – бурлеск, ибо надутый величием своего происхождения сын министра вынужден вращаться в кругу тех, кого бесконечно презирает – он оказывается в среде русских интеллигентов, вдобавок – в Германии, которую ненавидит до такой степени, что сознательно старается не выучить немецкий язык. При этом он начинает писать и публиковать романы – отличные! – которые не вызывают у интеллигентной публики никакого интереса. Он-то понимает, что романы хорошие. Но публика не желает это признавать. Затем, Набоков пытается перебраться в Англию, но гордые британцы, перед которыми он заискивает, оказываются ещё большими снобами, чем он, и отфутболивают беднягу. Это очень смешно наблюдать со стороны, но для самого персонажа подобного слэпстика - мильён терзаний.
Набоков вынужден ехать в другую англоязычную страну, в США. В хамскую страну подлой демократии и ничтожной массовой культуры! Тяжко, тяжко сыну министра, в детстве игравшему в лаун-теннис со стройными девочками на других берегах... Но дальше всё становится ещё хуже... Набоков пишет первые англоязычные романы, очень старается, вкладывает в них свои терзания, свой интеллект, и надеется, надеется... Но романы опять проваливаются. Это тупик. Из Набокова, кажется, писателя не вышло – хотя он по прежнему уверен в своём таланте.
Тогда Набоков идёт ва-ванк. За 52 дня, буквально на коленке, он валяет порнушку для профильного издательства «Олимпия». И опять удар! «Олимпия» отклоняет книжку, как недостаточно порнографическую! Набоков не сдаётся. Ему нечего терять, он, с рукописью в руках, стучится во все двери. И наконец ему везёт. Хэппи энд! Халтурный роман не только опубликован, но и стал «сенсацией года». О нём заговорили. Он получил деньги, наконец-то настоящие деньги. Можно выдохнуть и перевести дыхание. И снова начать писательскую карьеру, расчётливо, осторожно, не спеша, как бы разыгрывая шахматную партию.
Набоков был умный человек с большми амбициями. Да, он наконец добился успеха, но как? Не изысканными, кудрявыми и тонкими текстами «Истиннной жизни Себатьяна Найта» и «Под знаком незаконорожденных» (впрочем, в «Под знаком» ощущается лёгкая паника и слегка истерическое желание понравиться американцам, помешаным на индивидуализме и антикоммунизме, гордящимся своей победой над Европой), а слюнявой наспех сляпаной «исповедью светлокожего вдовца» - буэ-э... Конечно, Набоков понимал, что такой триумф просто очередное унижение. Халтура отказалась волшебным ключиком к до сей поры запертой двери Большого Успеха (фу, как пошло, по-американски, это звучит). И что оставалось делать Solus Rex, императору в изгнанье? Всего лишь, подобно персонажу Андерсена, продолжать идти вперёд с гордо поднятой головой, в надежде, что глупые родители заткнут нахальному мальчику рот.
Надежда оправдалась. Но себя не обманешь. Конечно же, тотальный успех «Лолиты» должен был бесить Набокова. Что он презирал? Массового человека. Массовую культуру. Американский образ жизни – то, что называл словечком «пошлость», не вполне сознавая, что это словечко означает. А ещё он презирал демократию, которую воспонимал, как возжи управления обществом в руках массового человека. Это, между прочим, исток набоковского презрения к русской литературе, так явно и едко выраженному в романе «Дар». Полагаю, после плевка в лицо Америки, плевка под названием «Лолита», Набоков решил плюнуть в русскую литературу. Посредством всё той же «Лолиты» - сделать «авторский перевод на русский язык», вписать «Лолиту» в контекст Великой Руссокой Литературы и тем самым показать умным людям, чего эта литература стоит.
Меня удивляла кособокость, бессмысленность и беспощадность «русского перевода», потому что по романам «Камера обскура» и «Отчаяние» я видел, что русским-то языком Набоков всё же владеет. И, кроме того, я видел в стиле «русской лолиты» что-то знакомое, что-то узнаваемое. Наконец до меня дошло. Это же «Санин» Арцыбащева и «Мой гарем» Каменского, сенсационные бестселлеры времён Серебряного века русской литературы! В те времена, когда творили такие изысканные, умные, сложные, рафинированные авторы, как Валерий Брюсов, Андрей Белый, Михаил Кузмин, интеллигентная публика захлёбывалась от восторга, зачитываясь графоманским «Саниным» с разболтаной композицией и ужасающе вульгарным стилем.
Вот этот стиль Набоков и взял для расправы над русской литературой. То есть, когда я возмущался корявой тупостью набоковского перевода, я был несправедлив. Набоков создал шедевр стилизации: ухудшил плохой роман (но мегауспешный бестселлер) настолько, насколько это вообще возможно. А потом сел и, ухмыляясь, стал выслушивать комплименты книжке про Лолиту. То есть, повёл себя в точности, как «великий писатель Парвулеску» в известном эпизоде «На последнем дыхании» Жана-Люка Годара.
Подробнее https://alexander-pavl.livejournal.com/230927.ht...
Мыльный пузырь, переливающийся цветами радуги
2021-08-02 20:04:18