– Ты зачем в Москве? – спросил генерал Романов у зятя.
– Получил новое назначение. Еду командовать механизированным корпусом в Западную Белоруссию.
– В Западную Белоруссию?.. Значит, на фронт. – В глазах профессора сверкнули печальные огоньки, а в голосе прозвучала строгость. – Война – не сегодня – завтра. Так что Ольгу и дочку с собой не бери.
– Так уж и война! – усомнился Фёдор Ксенофонтович. – Войны, конечно, не избежать, но раз есть договор с Гитлером… И сообщение ТАСС на прошлой неделе… Германия будто бы соблюдает условия пакта.
– Война стучится в нашу дверь, дорогой мой Фёдор. – Профессор пристально посмотрел на Чумакова. – Помимо того что я начальник кафедры академии, я ещё и друг милейшего человека Бориса Михайловича Шапошникова. Много в Генштабе моих учеников… Заглядывают к старому профессору, да и меня к себе на совет зовут.
– Есть сведения? – озабоченно спросил Фёдор Ксенофонтович.
– Сведения надо уметь черпать из происходящего… – Нил Игнатович улыбнулся с болезненной благосклонностью. – Ты понимаешь, почему мы пошли на заключение предложенного Гитлером пакта о ненападении?
– Чтобы выиграть время…
– Это – дважды два… Разве тебе не известно, что Чемберлен и Даладье нацеливали Гитлера на СССР, делали всё возможное, чтобы науськать Германию на нас? И топили в дипломатической мякине все наши предложения о том, чтобы общими усилиями надеть на Гитлера смирительную рубашку.
– Может, мы неумело предлагали? – Фёдор Ксенофонтович с чувством неловкости подумал, что он, генерал, редко размышлял над такими, казалось бы, простыми вещами.
– Нет, умело и последовательно… Когда Гитлер распял Австрию, стало ясно, что он вот-вот покончит с Чехословакией. И мы предложили созвать конференцию Америки, Англии, Франции и Советского Союза… Старый поборник англо-германского содружества Невилл Чемберлен вознегодовал в ответ и, заявив, что не оспаривает права Германии на господствующее положение в Восточной и Юго-Восточной Европе, стал летать на поклон и за советами к Гитлеру.
– И Франция повела себя не лучшим образом, – заметил Фёдор Ксенофонтович. – Я имею в виду её невыполненный договор о взаимопомощи с Чехословакией.
– Там всё сложнее. – Профессор, помолчав, продолжил: – Мы тоже договор не смогли выполнить, хотя уже были сгруппированы на Украине силы, чтобы бросить их на помощь Чехословакии. В Праге отказались от нашей помощи: их буржуазия надеялась найти счастье в браке с немцами. А Франция не собиралась выполнять свои договорные обязательства под предлогом, что не стоит помогать тем, кто сам в решительную минуту не защищается.
– А ведь верно, – заметил Фёдор Ксенофонтович. – Абиссинцы защищались, испанцы боролись, а «гордая» нация гуситов склонила голову перед немцами.
– Нация здесь ни при чём… Она готова была защищаться всеми средствами. Чехословацкая армия ждала приказа. Но верхушка крупной буржуазии во имя своих интересов согласилась поступиться интересами республики и нации. Франция на этом и сыграла… Затем с марта тридцать девятого года между нами, Францией и Англией велись переговоры. Ничего, как ты знаешь, из них не вышло. – Нил Игнатович отпил глоток боржома из стакана, стоявшего рядом на тумбочке, и, устремив взгляд в потолок, снова продолжил: – Когда нависла угроза над Польшей, мы предложили заключить англо-франко-советский военный союз… Чемберлен, конечно, ответил отказом, а некоторые французские, английские и американские газеты опять завопили, что настал час создания «Великой Украины» во главе со Скоропадским и, разумеется, под эгидой Германии. Понимаешь?
– Понимаю. – Чумаков горько усмехнулся: – Вот, мол, господа немцы, прямой вам путь на восток. Только не угрожайте нам… Так и созрела ситуация, которая вынудила нас подписать с Германией пакт о ненападении.
Наступила длительная пауза. Казалось, Нил Игнатович утерял нить своей мысли. Но он вдруг вздохнул и как бы заключил:
– Но цена этому пакту… На Восемнадцатом съезде Сталин напрямик предупредил, что надо соблюдать осторожность, чтобы не позволить втянуть в военные конфликты нашу страну. Да и в речи Молотова после воссоединения с нами западных областей Украины и Белоруссии не для красного словца сказано, что вопросы безопасности государства встали очень остро. Потом финская кампания и восстановление Советской власти в Прибалтийских республиках… В своевременности всего этого не усомнишься… Теперь, когда наши границы отодвинуты на запад, нужен могучий заслон вдоль них с приведёнными в боевую готовность оперативными группировками войск в ближнем, но… не в ближайшем тылу…
Фёдор Ксенофонтович был удивлён, что старый профессор, находясь уже на смертном одре, так ясно мыслит и рассуждает с той взволнованной заинтересованностью, которая, казалось бы, никак не должна соответствовать состоянию его духа.
А Нил Игнатович, зажмурившись, о чём-то задумался. Но тут же, повздыхав, заговорил опять, не поднимая немощно желтоватых век:
– Пакт о ненападении и торговое соглашение с Германией дали нам время. И мы надеялись, что если Гитлер и решится на войну с Советским Союзом, то не ранее весны сорок второго года. А он решился сейчас. Генштаб располагает важными сведениями.
– Так почему же ничего не предпринимают? – Чумакову не хотелось верить в услышанное, таким оно казалось невероятным.
– Предпринимают… Давно предпринимают, – будто самому себе ответил Нил Игнатович, всё ещё не открывая глаз. – С востока перебрасываются армии… Но мы сейчас как задержавшийся на дистанции бегун: время на исходе, а финиш далеко… Трудная это дистанция. Развиваем автомобильную, авиационную, артиллерийскую промышленность. И сделано немало… Самое же главное: капиталистический мир рассечён надвое – это достижение необыкновенное!.. Могло случиться иначе: нам грозило остаться один на один со всей военной мощью капитализма… А ты говоришь, ничего не предпринимают.
– Но мы же к войне не готовы! – Фёдор Ксенофонтович взвешивал сейчас только то конкретное, что имело отношение к уже незамедлительным военным действиям. – Я знаю, ведётся перевооружение, подтягиваются к границам войска, проводятся большие учебные сборы, равнозначные частичной мобилизации… Но это далеко не исчерпывает мер, которые нужны в предвидении близкого военного вторжения на нашу землю!
– Очень близкого. – Нил Игнатович открыл глаза, и Чумаков увидел в них страдание. – Но я полагаю, что Сталин да и Генштаб всё ещё надеются сдержать Гитлера. Они заняли не новую в истории взаимоотношений между враждебными государствами позицию: не давать повода для войны. Обязательства по торговому соглашению наверняка выполняются нами аккуратно, у нас даже закрыли миссии и посольства стран, которые Германия прибрала к рукам… А это сам понимаешь, что значит. Мы принимаем все меры, чтобы на границе было спокойно, несмотря на провокации и на то, что по ту сторону концентрируются войска. Сообщение ТАСС… это последняя, так мне думается, попытка облагоразумить Гитлера. Последний пробный шар… Хорошо, если хоть войска наших западных округов тайно приведены в боевую готовность.
– Какая там готовность! – Фёдор Ксенофонтович досадливо вздохнул. – Всё делается по ранее утвержденным планам: укрепрайоны на старой границе в Белоруссии разоружены, а близ новой только развёртываются строительные работы. Войска, которые передвигаются к границам, полагают, что это в учебных целях, и даже боекомплектов при себе не имеют.
– Вот-вот. – Лицо Нила Игнатовича перекосила жалкая улыбка. – Конечно, Сталин прекрасно понимает, что, объяви открытую мобилизацию, – завтра же война; подчини работу железных дорог только передвижению армии – война; отдай приказ пограничным войскам сняться с мест расквартирования и занять боевые позиции – немедленно Германия начнёт войну. А нам бы ещё год времени… Вот и делается всё возможное, чтобы заставить Гитлера упустить время. И в этом, разумеется, есть смысл… Но удастся ли?..
Я хорошо знаю закономерности процессов и психологических аспектов, связанных с подготовкой войн. Азартный охотник – а Гитлер именно таков – никогда не отпустит натянутую тетиву лука впустую. Обязательно пошлёт стрелу в цель, если не успеть перерубить тетиву либо не прикрыть цель щитом. Бывают исключения, когда идёт подготовка к войне без решительных намерений, а лишь для политико-экономического шантажа.
Монголы, как мы знаем, ещё в тринадцатом веке не раз демонстрировали подготовку к сражению, а затем ретировались, когда узнавали, что противник силен… Да и в период метафизического толкования военного искусства, если говорить уже собственно о войне, некоторые теоретики строили на этом основании принципы стратегии. Вспомним хотя бы труд прусского офицера Генриха Бюлова «Дух новейшей военной системы», где он доказывает, что задача стратегии – достичь целей войны без сражения.
Всё в этом мире находится в естественной связи причин и следствий. И Сталин понимает это лучше нас и понимает, что ничего свыше предопределённого нет и быть не может. На всякие события можно и нужно влиять. Я очень верю в трезвый рассудок Сталина, в дальновидность Политбюро и правительства.
Как бы я хотел ошибиться! – Нил Игнатович вздохнул. – Может, действительно Гитлер, придвинув к нашим границам войска, предъявит какой-нибудь ультиматум?.. Может, он зарится на Западную Украину и Западную Белоруссию, на прибалтийские земли, если не на большее?.. И прежде чем показать ему кукиш, можно начать сражение между дипломатами и выиграть время? Потом, в преддверии осени, Гитлер не решится начинать войну. Кто знает, может, Сталин на это надеется?..
Советское правительство, заключив пакт с Германией, продолжало высветливать в тайных потёмках межгосударственных отношений путь для своей страны, для своего народа, надеясь выиграть время, чтобы подготовиться к грядущим битвам, если они будут навязаны.
Но как определить на этом пути роковые столбы, отделяющие мир от войны?..
Картины недалёкого прошлого и размышления о нём утомили Нила Игнатовича и он задремал.
Проснулся Нил Игнатович от ощущения странной неловкости и смутного безпокойства. Сквозь щели глаз увидел белый халат, облегавший чьё-то крупное тело. Открыл глаза и узнал маршала Шапошникова. Борис Михайлович, ссутулившись, сидел рядом на стуле и смотрел на Нила Игнатовича с грустной задумчивостью.
– Ох ты боже мой! – Нил Игнатович слабо вскинулся, нащупывая немощной рукой пенсне на простыне. – Генерал-майор спит, аки неразумный младенец, а маршал сидит возле него и караулит!..
– Ну, здравствуйте, батенька мой… Какой же я для вас маршал? Это вы для меня генералиссимус науки.
Не в такие уж далёкие дореволюционные годы, когда Шапошников учился в Академии Генерального штаба русской армии, Нил Игнатович Романов вёл там курс военной истории; потом Романов преподавал в Академии имени Фрунзе, которую несколько лет возглавлял Борис Михайлович, где их и сблизила общая борьба против всякого рода вульгаризаторства в теории и практике военного дела, упрощенчества в толковании стратегии и оперативного искусства.
– Не прибедняйтесь, Борис Михайлович. – Нил Игнатович с искренним почтением взглянул на маршала. – Я из леса военной истории так и не выбрался, а вы, постигнув океан знаний, стали истинным жрецом стратегии. Помню, как вы планировали бросок наших армий на помощь Чехословакии, а потом план помощи Франции на случай нападения на неё Гитлера. Превосходно!..
– Какой толк от этих планов?.. – Шапошников вздохнул и нахмурился. – Не понадобились… А было время, когда имелась возможность раздавить Гитлера… Не захотели Англия и Франция. У них другие цели… Вот и пожинаем плоды – вначале они, а теперь наш черёд…
При этих словах Нил Игнатович положил руку на колено Бориса Михайловича и посмотрел в его лицо.
– Когда? – после напряженной паузы спросил он. – Если, конечно, не секрет.
– Какой там секрет, тем более от вас. – Но маршал непроизвольно оглянулся на дверь. – Доносили о многих сроках… Теперь ждём завтра.
– Я так и знал, двадцать второе июня… – Нил Игнатович задумчиво посмотрел в потолок, – Гитлер хочет переплюнуть Наполеона… В этот день в восемьсот двенадцатом Наполеон пересёк Неман… Но помнит ли Гитлер, что через три года в тот же самый день Наполеон отрёкся от престола?..
– Любопытно…– Борис Михайлович покачал головой.
– И заметьте,– Нил Игнатович снова повернул голову к маршалу,– в прошлом году именно двадцать второго июня капитулировала Франция и было подписано Компьенское перемирие. Односторонне верит Гитлер в судьбу. Ну как, милый мой маршал, выстоим?
– Выстоим… – В тихом голосе Бориса Михайловича зазвучало что-то трагическое.
Когда за маршалом Шапошниковым закрылась дверь, Нил Игнатович напряг слух, чтобы по его шагам определить, спокойно ли идёт маршал к телефону. Но шагов не расслышал, будто там, за порогом госпитальной палаты, разверзлась пустота.
«Вот оно, пришло», – с отчётливой ясностью, спокойно подумал он.
Профессор Романов умирал от старости, от изношенности организма, он это понимал и относился к смерти без страха и смятения. Нил Игнатович затаил дыхание, чтобы прислушаться к своему сердцу, а когда через какие-то мгновения попытался перевести вздох, лёгкие не послушались его, будто из палаты исчез воздух…
Была ещё суббота, 21 июня 1941 года…
С 20 апреля по 9 мая Живой Журнал приглашает вас принять участие в хешмобе #образывойны — рассказать о фильмах и книгах о Великой Отечественной войне, местах, людях и историях, которых тесно связаны с войной.
Подробнее https://evfimi.livejournal.com/240880.html?m...