В первой половине XIX века Германия стала популярным местом у русских путешественников. Этому способствовало развитие пассажирского транспорта: дилижансов и пароходов.
С мая 1827-го года самым быстрым способом было совершить морское путешествие из Петербурга в германский город Любек. Такую возможность предоставлял пассажирам на принадлежавшем ему пароходе «Георг IV» английский негоциант Жолифф. Пароход выполнял в навигацию четыре-пять рейсов между Санкт-Петербургом и Лондоном через Любек и Копенгаген. Однако весной 1830-го года Жолифф продал свой пароход, и рейсы в Любек прекратились.
Не сразу, но в навигацию 1831-го года, ему на смену пришли пассажирские пароходы под российскими флагами, принадлежавшие учреждённому в 1830-ом году Обществу Санкт-Петербургско-Любекского пароходства.
Акционерное общество было создано в 1830-ом году. Было выпущено 4000 акций, половина из которых принадлежала германской стороне. В России 2000 акций были реализованы по номиналу 500 рублей ассигнациями каждая. Реализацию акций проводил банкирский дом «Штиглиц и Ко».
В переписке между почтмейстерами двух российских столиц братьями Булгаковыми создание российского пассажирского пароходства явно приветствовалось — они сами были его акционерами.
Константин Яковлевич Булгаков писал брату Александру в Москву 30 июля 1830-го года: «Хочется, чтобы был пароход русский и чтобы мы не зависели от иностранных спекуляторов, кои служат только пока находят свои выгоды, что нам показал хозяин парохода «Георга»: продал без всякого предварительного уведомления, да и посадил нас в тупик».
На вырученные от размещения ценных бумаг деньги Обществом были заказаны в Англии два парохода водоизмещением по 750 тонн каждый и мощностью паровых машин по 140 лошадиных сил. Корпуса пароходов были построены из дерева, но обшиты медью. Они получили названия в честь царствующего императора и его супруги: «Николай I» и «Александра». Их постройка обошлась в 600 тысяч рублей, или 80 тысяч фунтов стерлингов.
Регулярные рейсы стали выполняться между Любеком (Травемюнде) и Санкт-Петербургом (Кронштадт) весной 1831-го года. Пароход «Николай I» совершил свой первый рейс, отправившись из Любека 30 апреля и прибыв в Санкт-Петербург 4/16 мая. По свидетельству К.Я Булгакова, этот путь занял всего «четверо суток без четырёх часов» — это значительно ускоряло доставку газет и почты.
На то время это были самые большие пароходы на Балтийском море. Они имели большую осадку и не могли входить в Неву, поэтому оставались на рейде в Кронштадте, а пассажиров из Кронштадта перевозили в Петербург на маленьком пароходе.
Андре Дюран. Вход на рейд Кронштадта. Литография. 1842 год.
Пароходы отправлялись из Кронштадта и из Любека по четвергам. Оба судна за навигацию совершали 20 рейсов туда и обратно. При хорошей погоде рейс длился около 88 часов. В случае неблагоприятных погодных условий продолжительность плавания увеличивалась. В 1830-е годы стоимость билета в каюте 1-го класса составляла 240 рублей, в каюте 2-го класса — 180 рублей, за детей в возрасте до 10 лет платили половину стоимости полного билета, билеты для слуг стоили 100 рублей.
Русские путешественники, ехавшие семьями, нередко предпочитали брать с собой собственные экипажи, чтобы комфортно продолжить дальнейшее путешествие по Европе. Стоимость места для кареты составляла столько же, как и «билета» для лошади — 175 рублей, а для собаки «билет» стоил 25 рублей. Все цены даны в ассигнациях.
Общество Санкт-Петербургско-Любекского пароходства в течение первого десятилетия переживало свой расцвет. Суда эксплуатировались так активно, что не всегда у персонала оставалось время для надлежащей подготовки парохода к следующему рейсу. Отсутствие такой подготовки и несоблюдение требований безопасности в машинном отделении стало одной из причин пожара, погубившего в 1838-ом году пароход «Николай I».
Андре Дюран, литограф Август Бри. Вид порта в Любеке со стороны Голштинских ворот. 1839 год.
В свой последний рейс пароход отправился 15/27 мая 1838-го года из Петербурга. На борту находились 132 пассажира и 38 членов экипажа — всего 170 человек, из которых треть составляли женщины и дети. Кроме того на пароходе перевозилось 11 принадлежавших пассажирам карет.
Следует добавить, что в трюмах находились еще и «куры, телята, бараны и прочие животные, готовые быть принесены в жертву пассажирам» — своего рода передвижная ферма для снабжения пассажиров продуктами питания во время путешествия. О питании пассажиров во время завтрака оставил сведения в своих воспоминаниях калужский купец Федосей Степанович Купчинский, бывший пассажиром этого парохода: «каждому всмятку яйцо, масло, колбаса, ветчина и котлеты из печёнок; потом чай сколько угодно».
Пароход представлял собой почти «ноев ковчег».
На выходе из Кронштадта судно попало в полосу движущихся льдов, но преодолело её благополучно, и дальше плавание проходило при хорошей погоде. Только в районе острова Рюген была качка, но к вечеру накануне ожидавшегося прихода парохода в порт Травемюнде погода была тихая. Во время четырехдневного плавания главным развлечением всех пассажиров была игра в карты.
Ближе к полуночи последнего дня путешествия, когда дамы и дети уже легли спать, рассчитывая утром сойти на берег, а некоторые пассажиры ещё засиделись за карточной игрой, в машинном отделении начался пожар. Причиной его могло стать обилие угольной пыли, скопившейся возле паровых котлов, или нарушение термоизоляции, а может быть, просто упала искра... Пожар не удавалось потушить, скоро из трюма повалил густой дым и стало вырываться пламя.
История сохранила только фамилию капитана парохода — Шталь. Он не стал направлять пароход в бухту, а приказал причалить к берегу. Судно село на мель метрах в 50 от берега.
Купчинский описал в письме жене, Елизавете Петровне, написанном из Любека на следующий день после пожара, обстоятельства случившегося: «с судорожным движением вскоча с постели, оделся как успел, бегу на палубу и чёрный дым, сквозь который уже проскакивает пламя; все принялись за работу, кто у насоса, кто таскает воду из моря, но всё бесполезно — ужас и беспокойство доходят до высочайшей степени, ночь тёмная, сильный ветер, бушующее море и корабль в пламени, крик матросов, мужчин пассажиров, плач женщин и детей, всё это вместе представляло картину ужаса, от которого и теперь ещё сердце обливается кровью».
Франц Энгель. Вид Травемюнде. Середина XIX века. Литография.
Большинство пассажиров были русскими путешественниками. Учитывая стоимость проезда и существовавшие условия выезда за границу, это были люди весьма состоятельные и знатные.
Среди пассажиров был Павел Николаевич Демидов с женой Авророй Карловной, урождённой Шернваль. С ними следовали мать Авроры Карловны Ева фон Виллебранд и сестра графиня Эмилия Карловна Мусина-Пушкина с тремя детьми. Этим же рейсом путешествовала жена дипломата и поэта Фёдора Ивановича Тютчева, Элеонора Фёдоровна с дочерьми: Анной, Дарьей и Екатериной.
Был на борту парохода «Николай I» князь Пётр Андреевич Вяземский; а самый известный факт — это присутствие на охваченном пожаром пароходе майской ночью 1838-го года будущего писателя, девятнадцатилетнего недоросля Ивана Сергеевича Тургенева.
Тургенев ехал за границу впервые. Когда начался пожар, он был среди игроков в карты. Возможно, игра сопровождалась приёмом горячительных напитков. Во время пожара он запомнился свидетелям общего бедствия своими возгласами, действительными или выдуманными впоследствии, но приписываемыми ему до сих пор: «Я единственный сын у матери!» (он не был единственным сыном), «Умереть таким молодым!» (вариант «Умереть таким молодым, не успеть ничего создать!»)
Литография с портрета Ивана Сергеевича Тургенева работы К.А. Горбунова. Берлин в 1838 году.
Малодушное поведение сына стало известно Варваре Петровне Тургеневой, которая в письме укоряла сына: «...Почему могли запомнить на пароходе одни твои ламантации? Слухи повсюду ходят, и мне уже говорили к большому моему неудовольствию. Толстый господин Тургенев всё причитал, всё говорил: «Умереть таким молодым!» Какая-то Толстая... Какая-то Голицына... И ещё, и ещё... Там дамы были, матери семейств. Почему же о тебе рассказывают. То, что ты толстый господин — не твоя вина, но что ты струсил, когда другие в тогдашнем страхе могли заметить... Это оставило на тебе пятно ежели не бесчестное, но редикюльное».
Местные жители не оставались безучастными зрителями пожара. Для спасения пассажиров сидевшего на мели парохода подошли лодки. Сначала в них по верёвкам спустили женщин, а маленьких детей просто скидывали на руки стоявшим в лодках взрослым. Снятых с парохода ссаживали на отмель, а лодки возвращались за другими пассажирами, находившимися в опасности на горящем судне.
Когда все собрались на мели, было решено идти по колено в воде до берега. Но вскоре появились большие конные фуры, которые перевезли оттуда всех пострадавших на берег, разместив их в гостиницах. Многие пассажиры были полуодеты и без обуви.
Пострадавшим была оказана помощь, в том числе и императором Николаем I, который в дни катастрофы находился вместе с цесаревичем Александром Николаевичем в Стокгольме. Правда, великий князь находился там с официальным визитом, а император был инкогнито. Плавание императорской семьи приходило на пароходе «Геркулес». Император в Любек отправил флигель-адъютанта князя Васильчикова с 20 тысячами рублей серебром для помощи пострадавшим от пожара.
Тоновая литография из печатного издания, изображающая события во время пожара на пароходе «Николай I» в мае 1838 года.
Богатые пассажиры обычно не возили с собой крупные суммы наличных денег, а брали только для расчётов в пути. Они оформляли аккредитивы (тогда они назывались кредитивами) в банковских конторах, например, в банкирском доме «Штиглиц и Ко», чтобы уже в Любеке в банке обналичить их. Это позволило им вернуть свои деньги после утраты ими аккредитивов во время пожара.
Катастрофа унесла жизни пятерых: двоих безымянных членов экипажа и троих пассажиров. Погибли отставной капитан Головков, управляющий сахарным заводом графа А.А. Бобринского в Петербурге Мейер и слуга титулярного советника Маркелова Кёлер.
Гибель двоих пассажиров описана в воспоминаниях, правда, с чужих слов. «Фабрикант Мейер, заявив, что ничего не боится, что плавает до 10 вёрст, завернув кредитив в клеёнку, привязал к себе и прыгнул в море». Больше его никто не видел. Еще один пассажир прыгнул в спасательную лодку, которая была подвешена на верёвках. Она оторвалась, и он вместе с лодкой упал в море. Вид в воде перевёрнутой лодки и то, что этого пассажира больше никто не видел, позволяет считать его утонувшим.
Практически все пассажиры, не совершавшие подобных безрассудных поступков, были спасены с горящего парохода.
Корпус судна сгорел настолько, что не подлежал восстановлению. Вместе с ним сгорели девять карет — две были сброшены за борт. Сгорели почтовый чемодан и пакеты с дипломатическими депешами. Весь багаж пассажиров тоже был уничтожен огнём. И без того обречённые на смерть содержавшиеся в трюмах для питания пассажиров «куры, телята, бараны и прочие животные» тоже сгорели. Говорят, что на борту находился бочонок с золотом, который пропал во время пожара. Золото не горит, но тонет, иногда бесследно.
В описаниях событий той тревожной ночи встречаются рассказы людей, не бывших пассажирами этого парохода, но излагавших события со слов других. Такими «свидетелями» выступают: писательница Евгения Тур (Елизавета Васильевна Салиас-де-Турнемир, урождённая Сухово-Кобылина), Авдотья Яковлевна Панаева (во втором браке Головачёва, урождённая Брянская), историк литературы, критик Павел Васильевич Анненков.
Судно «Николай I» было застраховано, и Акционерное общество получило страховое возмещение в сумме 200 тысяч рублей. На эти деньги был построен новый пароход, «Николай I»-второй, начавший курсировать между Кронштадтом и Любеком в навигацию 1839-го года.
Этим пароходом «Николай I»-второй в июне 1839-го года прибыл в Россию маркиз де Кюстин — ещё один «свидетель» пожара. В своей книге «Записки о России французского путешественника маркиза де Кюстина» он утверждал, что пароход, на котором он следовал из Любека в Кронштадт, совершал всего второй рейс «после ремонта». В книге он «подробно описал» историю катастрофы, которой с ним поделилась одна из пассажирок, спасшаяся с горевшего судна.
В его описании трагедия происходила октябрьской ночью, а капитан парохода «безмятежно сражался в карты с пассажирами», когда в нескольких местах появился огонь. Пример самообладания и храбрости показал во время пожара какой-то безымянный молодой француз, будто бы служивший во французском посольстве в Дании, который не покинул судно, охваченное пламенем, пока не спас всех пассажиров. Император Николай I, якобы узнав подробности случившегося, разжаловал капитана. Странно, что он не наградил француза.
На этот рассказ де Кюстина ответил непосредственный участник события — князь П.А. Вяземский: «Правда в этом рассказе только то, что на пароходе случился пожар. Всё остальное преувеличено или искажено и принадлежит к области выдумок».
Бюст И.С. Тургенева работы Жозефины Полонской на могиле писателя на Волковском кладбище Санкт-Петербурга был установлен в 1885 году.
Эти слова можно отнести и к так называемому автобиографическому рассказу И.С. Тургенева «Пожар на море» с описанием катастрофы на пароходе «Николай I». Возможно, Ивана Сергеевича Тургенева тяготило «редикюльное пятно», его неблаговидная роль в истории того бурного путешествия.
Но всё же, проявим сочувствие и понимание к писателю, который 45 лет спустя смертельно больной, мучимый приступами нестерпимой боли, подавляемой только на время впрыскиваниями морфия, продиктовал Полине Виардо этот рассказ.
Отнесём его желание выглядеть в рассказе иначе, чем виделось это другим пассажирам, очевидцами и участниками гибели пассажирского парохода «Николай I» в пожаре майской ночью 1838-го года, на счёт его страданий в изнурявших пароксизмах боли и примем за причину этого одуряющее наркотическое воздействие морфия на сознание нашего великого писателя, умиравшего в муках вдали от Родины в каком-то Буживале.
Подробнее https://bettybarklay.livejournal.com/228942.htm...